Конкурсная работа. Номинация – Проза. 
"Галактический сезон литературных конкурсов 2015", I этап. 

Нет, это не Рим…

Алина Артбох

В Атриуме я люблю Венское кафе и кофе по - веники. Кафе уютное, кофе подают с маленькими венскими вкусняшками: печенюшками и пирожеными, а для послевкусия стаканчик с ключевой водой и две шоколадные горошинки. Кофе по-венски в Атриуме – это ритуал для меня, это мой шаманизм в мегаполисе! Когда я выпиваю глоток чистейшей студеной воды, после вкуснейшего кофе, мне кажется, я наполняюсь космической энергией новой жизни. Я закрываю глаза, зажмуриваюсь от блаженства и через маленькие жмуринки глаз играю лучами света, льющегося от теплых светильников кафе. Уходить не хочется, хочется продлить это гедонистическое состояние беспричинного счастья. Я катаю по блюдцу две шоколадные горошины и вспоминаю чудесные мгновения своей жизни и мне хорошо!!! Вот и сегодня вспомнила одну историю…

    Нет, это были не Патриаршие пруды, но это встреча произошла в Москве у храма Христа Спасителя. На дворе стоял конец жаркого июньского дня, время было вечернее,часов шесть. Сидела я на скамейке, на нижней террасе у храма. На клумбах цвели розы, по зеленому газону между голубыми елями расхаживали черные дрозды. Глядя на них, подумала, что дрозды эти странные, перья из синя - черные, переливаются перламутром. Рядом со мной присела вроде дама, со словами «разрешите»,  и мне показалось, что и не дама она вовсе. Слова «разрешите и так точно» у меня всегда вызывают восхищение и удовлетворение, так тешится мое женское тщеславие, в этих словах от галантного века что-то осталось. Мне не хотелось общаться, я поморщилась от неудовольствия, блаженное одиночество было нарушено.

Моя многолетняя аналитическая практика считывать текст пространства, уже выхватила женский силуэт. Да дама, но ее лицо и руки не женские, нижняя челюсть волевая, рот большой и зубы во рту настоящие, здоровые, это я отметила уже потом, когда она говорила. Странным показалось и то, что она была очень взрослой, но назвать ее старой язык не поворачивался, была она крепкой, даже до неприличия, как гренадер крепкая, руки крепкие, от плеч открытые крепкие руки, ина руке очень странные часы. Эти часы напрягли мое внимание, показалось, что они без стрелок и циферблат из металла неопределяемого какого-то, старая латунь или олово, или цинк, со следами патины. Села она рядом, как я уже сказала, и начала торопливо писать, пишет и пишет, а сама, казалось мне и бумаги не касается, пишет самым странным, опять-таки образом, пишет какие-то закорючки в блокноте, свернутом трубочкой на указательном пальце левой руки, пишет и пишет без остановки.

 По поводу этого письма я сказалачто-то язвительное, уже не помню что именно, но язвительное, что-то вроде «дневник ведете?», при этом подумала, ну вот городских сумасшедших мне не хватало рядом. На что она мне совершенно спокойным тоном ответила,«вы вот тоже текст читаете, который до конца не принимаете». Тут я вынуждена была развернуться в ее сторону и посмотреть уже просто в упор на нее и пристально. Говорила дама с каким-то внутренним рокотком в голосе, очень странный тембр, подумала я тогда, как будто два голоса говорят, урчание ее голоса напоминало урчание спящего кота.В столице я была на стажировке и читала рабочий текст на английском языке, который был и правда мне не интересен по содержанию, отрывок из книги нового нобелевскоголауреата,который раздали накануне в школе Фулбрайта (МГУ),  а завтра нужно было сдать рецензию на эту книгу.

«Вам нравятся птицы?», - спросила она. «Какие птицы, дрозды?», переспросила я. «Нет», - ответила она, «Близнецы, они птичьей породы, у них папа Лебедь, правда он превратился в него»… И сразу же без перехода, без каких-либо предлогов и предисловий она стала рассказыватьмне о крылатой природе Близнецов, рожденных Зевсом и Ледой. Здесь я не подпрыгнула, не вскрикнула, нет, я онемела и поняла,она знает, что я Близнец и говорит она для меня и обо мне. Практически, она все рассказала обо мне, о противоречивости и двойственности моей натуры, о моих вечных сомнениях и само- копании,о постоянном стремлении к обновлению, о потребности ощущения полета и крыльев за спиной, о потребности любви, славы, признания, восхищения. Со мной приключился столбняк, а она, как ни в чем не бывало, продолжала, что моя любовь к красному, кстати, тогда я была не в красном, а белом, так вот, моя любовь к красному связана не только с низким гемоглобином в крови. Действительно, у меня низкий гемоглобин и доктора все еще не могут диагностировать причину этого. Так вот, моя любовь к красному связанас потребностью большей (ударение на последнем слоге)любви и славы. Есть у вас эти любовь и слава в избытке, есть и будут всегда, продолжала она. «Чтоже вам еще нужно?», - спросила она в заключение.«Славы и бессмертия», тихо сказала я. На что она ответила, «будут вам и слава, будет вам и бессмертие». Затем она встала, взглянула на свои часы, сказала, что ей пора и ушла, при чем,она растворилась в пространстве…Вечером, когда я рассказывала об этомсыну, сидя на кухне его московской квартиры, я плакала и спрашивала его, «скажи, я не сошла с ума, нет, уж слишком по-Булгаковски все выходило!»

Всякий раз последальних странствий, возвращаясь в Екатеринбург, я прихожув свое любимое Венское кафе в Атриум и заказываю кофе по-венски… Да и вот еще что, мало кто знает сегодня, что Атриум в переводе с греческого -сакральное место, ядро жилища, уподобляющееся центральному святилищу Рима — мундусу Цереры. Атриумсимволизирует космическую ось, соединяющую подземный мир с небесами, это еще Ромул определил, в бытность первого правителя Рима, за десять веков до прихода Христа. Затем Атриум в Риме превратился в публичную, приемную часть жилого дома, парадный зал. Здесь принимали гостей, которых не хотели вводить в круг семьи; здесь патрон принимал своих клиентов.И хотя, Екатеринбург – это далеко не Рим, АтриумПалас Отель становитсятем местом притяжения, частью архитектурного городского ансамбля, где принимают гостей…